Jamie Dornan

---

Имя персонажа: сир Эртур Дейн (ориг. Arthur Dayne), носящий титул "Меч Зари" 
Дата рождения и возраст: 01.01.258 г. от З.Э. - 23 года
Статус, титулы, занятость: рыцарь Королевской гвардии короля Эйриса II
Вера: семибожье
Лояльность: предан королю Эйрису II

---

7 фактов о персонаже
• Дейны — один из древнейших домов Семи Королевств, этому роду уже десять тысяч лет. Поговаривают, что первый Дейн шёл вслед за упавшей с неба звездой. На месте её падения, в устье реки Быстроводная, он возвёл свой замок Звездопад и выковал меч Рассвет из той самой упавшей звезды. С тех пор обладатель этого молочно-белого клинка получает титул «Меч Зари», что переходит из поколения в поколение от одного владельца меча к другому, необязательно главе дома, но самому достойному воину в роду. Этот легендарый меч и сопуствующий титул сейчас по праву принадлежат Эртуру Дейну.
• Дейны принадлежат к числу важнейших знаменосцев Мартеллов. Они относятся к каменным дорнийцам, но при этом представители дома имеют необычные для жителей Дорна черты - фиолетовые глаза и пепельный цвет волос (не у всех), хотя отношения к Валирии они не имеют. В этом плане Эртур не стал исключением, он обладает фиолетовым цветом глаз и темно-русыми волосами.
• Эртур Дейн - младший брат наследника Звездопада. Будучи вторым сыном и стремясь завоевать расположение отца, он с юности много тренировался и с годами стал превосходным войном как в бою, так и на различных турнирах. Его нередко называют самым лучшим фехтовальщиком Семи Королевств, а также он обладает репутацией самого галантного и смертоносного рыцаря из всей семерки гвардейцев Эйриса II Таргариена.
• Эртур выигрывал в конных и общих схватках едва ли не на каждом турнире, в котором участвовал, и зачастую сходился в последнем поединке с самим принцем Рейгаром.
- он стал чемпионом большого турнира, устроенного Тайвином Ланнистером в Ланниспорте в 276 году от З.Э., где, уже будучи Королевским гвардейцем, в последнем поединке одолел Рейгара.
- на турнире в Штормовом пределе он сломал двенадцать копий с Рейгаром, но в конце концов уступил принцу.
Но даже несмотря на это турнирное соперничество, на данный момент Эртур является самым грозным из друзей и соратников Рейгара в Королевской Гавани. Для Дэйна принц единственный близкий друг, которому он безоговорочно доверяет и искренне предан даже больше, чем королю.
• Эртур прирожденный рыцарь, с сильным чувством долга. Как истинный королевский гвардеец, он крайне трепетно относится к принесенной перед богами присяге. Словно пес, он готов верой и правдой служить королю Эйрису до самой своей смерти, повиноваться приказам, хранить его тайны, давать советы, когда о том просят высказаться или хранить молчание, а также защищать его имя и честь, независимо от чего-либо. Да, он отнюдь не слепец. Он видит, что Эйрис сходит с ума, видит, что идеи того приведут к катастрофе, но как-либо вмешиваться не хочет. Он не имеет права нарушать свою клятву. Даже искренне желая видеть на троне Рейгара, он никак этого не показывает, предпочитая отмалчиваться или сохранять мнимый нейтралитет наедине с принцем.
• Некогда амбициозные и яркий, опьяненный своими победами на турнирах, Эртур отчаянно стремился удостоится чести стать рыцарем Королевской гвардии, но добившись желаемого, он с каждым годом становится все менее жизнерадостным и красноречивым. Наедине с собой, он не раз уже признавал, что жалеет о сделанном выборе. Жалеет, что порвал с мирской жизнью и принес строгие обеты верности и воздержания не тому, кому следовало.
• В 281 году от З.Э., незадолго до турнира в Харренхолле, по приказу Эйриса сир Эртур был назначен главнокомандующим над королевским отрядом для уничтожения Братства Королевского Леса. В этом походе он использовал хорошо охраняемые, защищенные пути и лагеря, чем показал себя отличным стратегом и полководцем. Галантный и терпеливый, тогда он сумел приобрести любовь и уважение простого народа, поскольку передал их жалобы королю и всегда расплачивался за съеденные им и его отрядом продукты. В том походе сир Эртур смог лишить Братство Королевского Леса поддержки простолюдинов, а также лично убил сумасшедшего Улыбающегося Рыцаря и прямо на поле боя посвятил в рыцари пятнадцатилетнего Джейме Ланнистера.

---

Планы на игру, амбиции персонажа: пока планирую как та мышь в анекдоте, плакать, колоться, но продолжать упрямо жрать кактус. То есть разрываться меж присягой и дружбой, но до последнего стоять на стороне безумного короля, потому что дал клятву Семерым, и нарушать ее не намерен, несмотря ни на что. Ну, почти ни на что. 

Связь с вами: https://t.me/N100vrogin

Пример поста

Дорога.
Буквально спустя пару часов с момента, когда ретивая двойка гнедых покинула границы столицы, с храпом унося за собой крытый возок по заледенелым колеям российских дорог, поднялась самая настоящая вьюга. Словно хмельная цыганка, что в забористом плясе размахивает своими пышными юбками, снежные подолы вихрями кружились за запотевшими окнами, в которые то и дело ударяли хрупкие осколки от наста. И в угрюмом молчании глядя на происки непогоды, пассажир с отчетливым стуком приник лбом к небольшому оконцу кабины. Откуда-то снаружи до него доносился гулкий вой сурового ветра, сквозь который иногда проступал рык промерзшего до костей извозчика, что до хрипа кричал на своих лошадей, побуждая тех продолжать неравное сражение с суровой зимой. И когда возок в очередной раз замедлил свой ход, а после и вовсе встал, Алексею сделалось даже жаль несчастного мужичка и его старательных подопечных, однако отложить поездку и вернуться назад он не мог. Потому достав из нехитрой поклажи бутыль с коньяком, он на все пуговицы запахнул серую ткань шинели и, выбравшись из кабины, перебрался на козлы, пока хозяин возка был по колена в снегу, за уздцы пытаясь сдвинуть упрямо вставшую двойку.
- Вы чего удумали, барин служивый? Вернитесь в кабину, тут без мехового тулупа окоченеете! А ну пошли! Совсем обленились, дармоеды! - последние слова извозчика были адресованы уже фыркающей паре гнедых, у широких ноздрей которых повисала белая наледь. Не желая продолжать путь в пучину пурги, животные нервно топтались на месте, норовя то задом взбрыкнуть, то прихватить зубами настырного мужичка, но вскоре все же резко дернули свою ношу вперед. 
- Ну, вот и пошли, пошли, родимые! - ловко запрыгнув на козлы, возничий вновь взялся за повод и, по-дружески пнув локтем сидящего рядом офицера, заулыбался тому. Однако улыбка его угадывалась лишь по многочисленным морщинкам у глаз. Будучи закутан в высокий ворот тулупа, шарф и надвинутую по самый нос меховую шапчонку, вскоре он осуждающе закачал головой, окинув пристальным взглядом своего съежившегося пассажира.
- Барин, я таки рад приятной компании, но вы меня кажись не расслышали? Заледенеете вы тут в своей этой тряпице, еще и без шапки, а меня под плеть ежели сляжете. Мол, не углядел, Тихон, да и вы ж потом на лекарства и докторов разоритесь. Давайте остановлю залетных, и вернетесь в тепло? До постоя нам не близко еще, - бубня в побелевший от снега и наледи шарф, мужчина мельком взглянул на дорогу, а едва вернув внимание своему молчаливому попутчику, тотчас буквально носом уткнулся в возникшую меж ними бутылку.
- Для некоторых здесь "потом" уже не наступит. Выпей со мной, Тихон, - произнося бесцветно и тихо, Алексей откупорил пробку с коньячной бутылки и, сделав первый глоток, всучил ее своему собеседнику, который  тотчас хлестнул вожжами по спинам коней, и те пошли шибче.   
- Благодарствую, барин. Без этого мы такую дорогу точно не сдюжим. Шо не ухаб, то яма! Да скользко, кабы впрямь в пути не околеть, - избавив свою правую руку от толстой рукавицы, прежде чем принять предложенный алкоголь, возничий снял с себя увенчанную снежными комьями шапку и, довольно кряхтя, нахлобучил ту на голову Вольфа. - А насчет "потом", это вы бросьте. Все будет. Вы ж мальчишка еще совсем, рано вам о таком говорить.
Поправив на себе чужую сползшую на глаза шапку, чей мех ледяными играми впивался в промерзшую кожу ладоней, молодой человек лишь безрадостно фыркнул в ответ на ободряющие слова мужичка, и пока тот отпивал предложенный алкоголь, взял из его руки задубевшие поводья. Еще будучи в кабине возка, легкомысленный пассажир почти что распил наедине с собой одну из коньячных бутылок, потому пробирающий до костей мороз и рана в боку ныне мало его волновали и, привстав на козлах, он звонко присвистнул, погоняя пегую двойку тяжелым галопом.
Было весело, но пить наравне с крепостным мужичьем оказалось непосильной задачей, отчего после опустошения второй, а для некоторых почти третьей бутылки, отключившегося Алексея Федоровича заботливо вернули обратно в кабину возка. Прям как был, в чужой меховой шапке и в извлеченном из закромов чужом пледе, он был бережно уложен на одно из сидений, с которого в итоге благополучно свалился и тотчас очухался.
Со стоном перевернувшись на спину, он хмельно уставился в потолок кабины, энное время наблюдая за причудливыми тенями на темном вельвете. Снаружи уже наступила глубокая ночь. Зимняя и слишком уж светлая от отраженного снегом лунного света, она была непривычно тиха. В ней не слышалось прежнего стенания ветра и бьющего в окна наста, лишь мерный топот копыт и всхрапы преодолевающих непростой путь лошадей, отчего неказистого адъютанта вновь начало клонить в сон. От выпитого мысли в его голове спутались в тугой ком неопределенности, вычленить что-либо из которого не представлялось возможным, но это и к лучшему, ведь о чем не подумай, все было чертовски безрадостным. И подложив под голову трофейную шапку, молодой человек устало выдохнул и сомкнул веки, намереваясь, остаток пути по возможности не показываться снаружи, а еще лучше и вовсе не просыпаться.   
Лишь на последнем постоялом дворе Вольф нехотя покинул кабину возка. Вернув шапку и плед извозчику, он, взъерошенный и угрюмый, поплелся в сторону небольшого домика, из трубы которого щедро валил дым от печи. Являться в родовое гнездо в нынешнем потрепанном виде было нельзя, ведь отец с сестрой ждали прибытия офицера и адъютанта великого князя, а никак не сломленного арестанта, коим Алексей на самом деле являлся. Потому наспех приведя себя в норму, заменив повязку на ране и переодевшись в заранее заготовленный сменный мундир, на котором отсутствовали ранее оставленные в лесу эполеты, молодой человек неохотно поковырял ложкой в услужливо поданной ему тарелке с борщом, и вновь вернулся в возок.   

Митава.
Отчий дом показался ему непривычно пустым и чужим. Внутри было холодно и чисто, местами даже витал едкий запах лекарств, словно в медицинском корпусе при казармах, а куда не глянь, всюду сновали чужие лица. Конечно, с тех пор как Алексей посещал родительское имение, прошло уже множество лет. За это время почти все слуги в семье сменились, а сами постояльцы этого дома разительно изменились. Сестрица Анна из маленькой девочки превратилась в самую настоящую красавицу готовую вот-вот пойти под венец, а глава дома, напротив сильно состарился. Некогда, будучи красивым и полным здоровья мужчиной, ныне Федор Иварович предстал перед сыном лишь своей бледной копией. Под весом утраты его широкие плечи поникли, а множество глубоких морщин покрывали осунувшееся лицо, отчего и без того острые скулы теперь выдавались сильнее. Вот только взгляд его все еще был неизменным - холодным, как и прежде лишенным эмоций.
В отличие от сестры, что с искренней радостью встретила Алексея, глава семьи лишь скупо обнял того, и с порога сообщив распорядок предстоящего дня, тотчас удалился к себе. По словам Анны, отец вел себя так уже пятый день кряду. С тех самых пор как матушка умерла, он практически не покидал своего кабинета, отказывался от общения и еды, и лишь время от времени гонял своего лакея за успокоительным и сердечными каплями. Все это вызывало немалое беспокойство, но многочисленные попытки поговорить с мужчиной до похорон ни разу не увенчались успехом и, придя к выводу, что каждый справляется с горем как может, Алексей решил оставить родителя в уединении. Как минимум до тех пор, пока не пройдут все обряды прощания с матушкой.

- Я не хотел поднимать эту тему при Анне, но отчего ты явился только сейчас? Я отправил тебе письмо в день смерти матери, а ты удосужился появиться лишь спустя добрых пять дней. Дорога от Петербурга до Митавы занимает не больше двух суток, с учетом зимы, пусть будет чуть дольше, но никак не пять! Неужто дела государственной важности оказались превыше твоего долга пред матерью? - говоря напряженно и монотонно, каждым словом ударяя по темени, Федор Иварович даже не взглянул на застывшего в дверях сына. Подойдя к своему столу, он смахнул несуществующую пыль с до блеска начищенной поверхности, а после открыл небольшую деревянную коробчонку из-под сигар. Когда Алексей последний раз бывал дома, отец еще курил роли - сплетенные в канат табачные листья. Тогда при имении была даже небольшая отдельно построенная теплица, где специально обученные слуги выращивали табак и подготавливали для хозяина эту отраву, нарезая роли и обертывая их покровным листом. Помнится, мать никогда не одобряла этого пагубного пристрастия, робко высказывалась против наличия на территории сада теплицы, и всякий раз спешила увести детей прочь от подающего скверный пример супруга. Забавно, но именно эти незначительные моменты были самыми дорогими для Алексея. В отличие от своей сестры Анны, он не имел возможности находиться с матерью больше дозволенного отцом времени, а потому всякий раз нарочно выискивал поводы оказаться с ней рядом. Он даже подговаривал слуг, дабы те поспешно доносили Ольге Семеновне о курении супруга при сыне, чтобы женщина незамедлительно вмешалась и забрала его, ведь это был единственный повод ощутить материнскую заботу и ласку, относительно которого Федор Иварович не возражал.
- Молчишь, как и на погребении матери промолчал. Если тебе совсем нечего мне сказать, можешь утром отбыть обратно к своим делам. Не смею больше задерживать, - выудив из коробки одну из сигар, мужчина сделал пару шагов к камину и, опалив край свернутых в плотную тубу табачных листьев, поправил съехавшие на кончик носа очки. Он всегда был таким. Скупым на проявления положительных черт, которые наверняка в нем все-таки были, где-то глубоко под всей его показной хладнокровной коростой.
- Нет, я... Прости, что я задержался. Ты прав, я должен был отбыть тотчас, как только получил известие от тебя, но я не увидел письма. Отец, я умоляю тебя, не говори ничего Анне, но я приехал проститься не только с матушкой, но и с вами. Я боле не... - его голос напряженно дрожал, а сделав невольную паузу, молодой человек и вовсе умолк, заметив, как отец переменился в лице и уронил сигару в камин. За все года он впервые видел его таким. Настороженным, взволнованным и даже, казалось, напуганным началом необходимого разговора, который и так давался с трудом. Но взяв себя в руки, Алексей продолжил начатое, напряженно всматриваясь в глаза приближающегося родителя:
- По моей вине меж мной и Михаилом Романовым состоялась дуэль, по причине которой я взят под арест. Мне милостиво дали время проститься. Две недели, пока император не примет решение относительно моей участи, которая и так уж понятна. Ты вправе меня осудить. Вправе проклясть и отречься, но я уверен, что мой проступок никак не скажется на вас всех. Несмотря ни на что, я знаю, что Михаил Павлович был и останется мне добрым другом, а потому не допустит такой несправедливости, чтобы из-за меня и вы с Аннушкой пострадали.  
- Слыхал я о твоих сомнительных подвигах, но думал, то слухи лишь ходят. Ведь разве таким я воспитывал своего сына? - вопрос мужчины прозвучал растерянно и сокрушенно, а глаза, такие же пронзительно сапфировые, как и у его отпрыска, неверяще забегали по лицу того в ожидании ответа.
- ... Нет, - Алексей едва успел ответить на поступивший вопрос, как голова его тотчас дернулась в сторону от хлесткого удара по скуле. Наотмашь приложившись тыльной стороной ладони по лицу сына, Федор Иварович вспыхнул от бессильного гнева.
- Так пошто ты, скотина, отнял его у меня?! Глупец! Ирод! О чем только ты думал, когда на Романова вздумал окрыситься?! Господи, боже ты мой! - первое время, заметавшись по кабинету, вскоре мужчина поспешно подошел к своему письменному столу, принимаясь усердно рыться в бумагах, дрожащими пальцами перебирая многочисленные листы.
- Заклинаю, ты только Анне об этом не говори, она...
- Замолчи, и рот свой больше не отрывай вовсе, ибо ты им уже делов натворил. Слышать тебя не хочу! Раньше о сестре подумать стоило. Ты хоть немного осознаешь, чего натворил, бестолочь? - не отвлекаясь от своего занятия, Федор Иварович бросил слова через плечо и, заготовив несколько чистых листов, неподвижно замер над ними. Пока он переводил дух и старался собраться с мыслями, Алексей послушно молчал, все еще стоя неподалеку от дверей кабинета.     
- Пошел прочь, видеть тебя не желаю. На рассвете незамедлительно отбудешь обратно в столицу, дабы Романовы видели твое искреннее раскаяние и принятие участи. Коль придется, в ноги им всем падешь. Авось удастся нам с этим что-то поделать, - последние слова седовласый мужчина произнес едва слышно и, сделав глубокий тягостный вздох, сел за свой стол, многократно окуная перо в чернильницу. За эту ночь он напишет множество писем, и срочно разошлет их гонцами всем, кто так или иначе сможет помочь в сложившейся ситуации, ведь будучи судебным чиновником военного суда, связей у него было в избытке. Вот только супротив негодования самого императора все это было напрасно, и Федор Иварович то понимал. Понимал, но отчаянно старался спасти жизнь своему неказистому отпрыску, которого даже несмотря на весь нынешний гнев, все же любил. Любил пуще всех прочих, сильно и искренне, вот только по-своему. Так, как только и умел это делать. 
      Дабы отбыть на рассвете, как ему и велели, Алексей поднялся еще затемно, впрочем, за минувшую ночь он и так ни разу не сомкнул глаз, но даже несмотря на столь ранние сборы, уехать вовремя ему все же не удалось. Что тут скажешь, кроме как "вновь оплошал". Но поутру злосчастная рана в боку столь разболелась, что ему пришлось обратиться к местному медику, дабы тот, наконец, подлечил, да со знанием дела обработал полученное в дуэли ранение, и процесс сей весьма затянулся. От отсутствия положенного режима покоя, пулевое ранение без конца беспокоили, а его обладатель толком не ел и не спал, что пагубно сказалось на всем его состоянии в целом. Помимо того, как оказалось в итоге, в отверстии остались немногочисленные осколки ребра и частицы от порванной пулей ткани, отчего рана начала загнивать, да и вообще края ее надобно было стянуть. Врач, низкорослый худощавый мужчина, в процессе работы над Вольфом бесконечно ворчал, то и дело, проклиная предыдущего врачевателя, на чем свет стоит. По его словам Павел Иванович Лаваль, представленный Алексеем не иначе как французский знахарь, был на деле старательным душегубом, напыщенным шарлатаном и даже картавым шпагоглотателем. И если с первыми двумя вариантами не согласиться было нельзя, то вот последнее явно было обидным абсурдом. Ведь кто-кто, а Павел никогда не картавил! 
Затянувшаяся работа над раной заняла чересчур много времени, но тем даже и лучше, ведь уезжать навсегда, не простившись с родными, все же не дело. Потому вернувшись в имение к обеду, на котором, как ни странно, присутствовал даже отец, Алексей решил разделить с семьей трапезу, по исходу которой вышел к ожидающему его возку.
- Алеша, постой.
Услышав нежный голос Анны из-за спины, молодой человек обернулся на расчищенном от снега дворе, видя, как сестра торопливо спускается к нему с широких ступеней каменного крыльца. За время обеда она вела себя странно. Быть может, отметила чрезмерную усталость и подавленность в брате, а может что-то еще послужило причиной, но она была явно взволнована. 
- Я понимаю, что у тебя много дел накопилось в столице, а потому больше не стану просить задержаться, но пообещай мне, что вскоре снова приедешь. И не по какому-то поводу, а просто вернешься к нам с папой. Я видела, что он даже не попрощался с тобой, но это он не со зла, ты пойми. Он так гордится тобой, уж я-то знаю, и мама гордилась... а мне... мне очень тебя не хватает! Поклянись, что я обязательно тебя вскоре увижу, - пролепетав, при этом едва ли сдержав подступившие к глазам слезы, она развернула в ладони небольшой белый платок, в котором лежала тонкая цепочка с золотым ликом Серафима Саровского, а после надела ту на шею своего брата. - Мама хотела передать это тебе на именины. Батюшка ей сказал, что здесь твой ангел-хранитель.
- Конечно, увидишь. Я обязательно вернусь к вам. Обещаю, - после всего эта необходимая ложь комом встала поперек горла, но иначе ответить он просто не мог и, обняв на прощание сестру, он ласково ей улыбнулся, уткнувшись лицом в пышные пряди высокой прически. - Ты только позаботься о папе, хорошо? Я вас всех очень люблю. Прости, что не сказал это раньше.

Столица.
По прибытии в Петербург Алексей Федорович сразу сдался под суд, однако окончательного приговора ему пришлось ожидать аж долгих три месяца. Быть может, то связи его отца возымели какое-то действие над процессом, возможно Михаил Павлович пытался как-то вразумить брата, а может, императору просто было не до того, но чем дольше тянулась тяжелая неизвестность, тем было лишь хуже. Ведь отсрочка всегда сулит несбыточную надежду, и со временем, лишенный писем и встреч, сутками запертый в четырех ненавистных стенах, Вольф буквально начал немного сходить с ума. Да, здесь в Петропавловской крепости для находящихся под следствием офицеров были созданы все условия. Мягкая кровать с чистым бельем, спать на которой совсем не хотелось, ибо для обреченного узника она с каждым днем все больше походила на саван. Добротный письменный стол, за которым он мог разве что сам себе душу излить на щедро предоставленных листах и чернил, ведь камеру сие бумаги никогда не покинут. Был здесь и книжный шкаф с так называемым "последним" чтивом на любой вкус, вот только читать в ожидании смерти совсем не хотелось. В этих застенках даже вкусно и сытно кормили, хотя в горло не лезла и крошка. Здесь было для жизни все, и в тоже время не было ничего, потому большую часть времени Алексей просто сидел на полу своей камеры, всматриваясь в единственное окно, за которым, с приходом весны, ветер порой проносил белые лепестки вишен. За неимением бритвенных принадлежностей за эти три с лишним месяца заточения он изрядно зарос, отчего даже сам с трудом угадывал себя в отражении умывальника. Его коротко стриженые волосы ныне едва ли не доставали до плеч, а на прежде всегда гладко выбритом подбородке успела отрасти даже неказистая бороденка, которая ему вовсе не шла, но какая теперь-то уж разница. 
В последний день заточения в камеру впервые за все время ареста нагрянули посторонние. Сперва это были двое солдат и цирюльник. Торопливо, но аккуратно, последний привел арестанта в божеский вид, подстриг и побрили того, а после в молчании все трое визитеров ушли, дабы вскоре двое солдат снова вернулись. На этот раз они сопровождали святого отца, едва увидев которого Алексей отшатнулся к дальней стене. Осознание теперь уже неминуемой скорой смерти, превращало каждое слово из уст священнослужителя в глухой стук, с которым то ли сердце замедляло свой ход, то ли гробовщик усердно вколачивал гвозди в щербатую крышку гроба и, сомкнув веки, узник в молчании отвернулся к стене. Зажав ладонями уши, он не желал слышать это унылое отпевание по себе, а потому даже когда вновь остался один, он так и продолжил неподвижно стоять, прижавшись лбом к холодной стене. И лишь когда конвой явился за ним, он смиренно поднес к губам висевший на шее образ святого. 
     Ступая под конвоем во внутренний двор Петропавловской крепости, где должен был прозвучать и прийти в исполнение приговор, Вольф держался подавленно, но на удивление спокойно. Он не трясся от страха, хотя внутри него все в ужасе сжалось, не менялся в лице, не твердил спасительные молитвы, и не отводил глаз, с достоинством офицера ступая навстречу собственной смерти. И лишь оказавшись подле расстрельной стены, он позволил себе улыбнуться, заметив знакомые лица преображенцев среди тех, кто должен был произвести решающий выстрел.
- Простите меня, братцы мои, коль чем обидел. А ты, Качорин, был ведь лучшим во взводе, так не посрами меня напоследок. Не промажь пулей по лбу. Негоже мне еще и от стыда за тебя загибаться, - это были последние слова Алексея, после которых на его голову надели небольшой, душно пахнущий пылью мешок. Того, как тот самый Качорин нерешительно переступил с ноги на ногу, и взволнованно переглянулся с однополчанами, Вольф уже не увидел, и под громогласную команду "товсь!", невольно задышал глубже, чувствуя, как почва медленно уходит у него из-под ног.
"Еще один вздох и все будет кончено. Еще только один..."